Опять попала в стену пуля. Не завесить ли окно? Надо бы, но некогда: я пишу. Я еще не все сказал об этой войне. Все сказать - никому не под силу. Но надо успеть сказать как можно больше. Успеть! Успеть! Я пишу. Справа в двух кварталах жестокий бой: танковые пушки бьют прямой наводкой, и от грохота позванивают стекла, расцвеченные желто-красными бликами пожара. Мне эта музыка не мешает, мир за стеной не существует: я пишу. Я не признаю «объективных обстоятельств», пишу в любых условиях - в квартирах, казармах, штабах, блиндажах, в дотах, в траншеях, у костров и при свете горящих домов.
Еще освещением мне служат свечи: бытовые, церковные, тонкие, толстые, восковые, стеариновые. Я покупаю их на базарах, с рук, в храмах. А если купить негде, я использую «кандило». О, об этой примете войны следует сказать особо.
Быт каждой войны имеет свою примету: в нашей гражданской - это лучина, плошка, в Великой Отечественной – гильза с соляркой со сплющенным горлышком и фитилем. А здесь - «кандило»: стакан, в котором 50x50 подсолнечное масло и вода, на поверхности - сплющенная металлическая пробка с дыркой, откуда торчит фитиль (обычно шнурок от ботинка). Этакий модернизированный вариант  плошки.  Горит долго, почти без копоти, но светит тускло. Однако писать можно.
Бумагу я ищу в грудах мусора или в разрушенных школах, ручки выклянчиваю или просто прикарманиваю.
Я пишу, когда сыт или голоден, когда болен, ранен или здоров, после отдыха пли после боя, когда тепло или холодно. Для меня каждый день как последний. Надо успеть как можно больше.
Сегодня условия идеальные: над головой крыша, в углу раскаленная печурка, есть стул, стол, свеча. Есть даже чай на печурке.
За окном нарастает стрельба - треск пулеметов и орудийные залпы слились и замерли на одной высокой ноте: сражение приобретает характер натянутой струны. В другое время я бы, не раздумывая, выскочил с автоматом на улицу, но сейчас есть вещи поважнее: пишу. После дежурства в траншее имею законных шесть часов отдыха и бросить меня в бой может только специальный приказ. А поскольку телефон молчит, я пишу.
Я пишу о тех, кто рядом, о налетах, о пожарах, о засадах, об атаках, о дотах на перекрестках, о танках под арками домов, о павших и пока еще живых, о пленных, о пьяных, о трезвых, как пьяных, о сошедших с ума, о снайперах, убивающих детей, о солдатской бане, о брошенной старушке, об очереди за водой, об очереди за мукой, о нетопленных квартирах, о героях, дезертирах, о друзьях, ставших врагами, о правых и виновных...

Свеча   горит,   горит,   горит...
Я   пишу,   пишу,   пишу...