«Здесь    красотки  насурмлёны,
Бусурманы озлоблены –
Змеи   с   рыбьей   головой!
На   Балканах   милый   твой...».

                                    Д. Кедрин.
ДОБРОВОЛЬЦЫ

«ПОЙТЕ МНЕ РУССКИЕ ПЕСНИ!»

Всякий русский человек, оказавшись в Сербии, на первом же шагу столкнется с удивительным феноменом общения. Если вы обратитесь к прохожему за помощью, он с ходу определит: «Рус!», улыбнется и, не признавая язык жестов, попытается поговорить с вами по-русски. Он произнесет несколько слов (обычно это «спасибо», «здравствуйте», «вы говорите по-русски?» и т. п.), затем беспомощно разведет руками и сообщит, что он 7 (8, 9...) лет изучал русский язык, но... прохожий постучит себе по голове, напоет или продекламирует по-русски какой-нибудь куплет или просто строку.
Большинство собеседников порадует ваш слух, разумеется исполнением «Катюши», на втором месте - «Подмосковные вечера». Рослый полковник генштаба напел мне «Прощай, любимый город». Официантка в солдатской столовой грудным голосом продекламировала:
«Белая   береза   под   моим   окном
Принакрылась   снегом,   точно   серебром».
Есенин   вообще   очень   популярен. Ветеран   второй   мировой   браво   выдал:
«Канареечка  жалобно  поет.     Раз  поет!  Два  поет!  Три поет», - и смущенно умолк, разведя руками. А восемнадцатилетний   солдат,   вчерашний   школьник   исполнил:
«Мой   костер   в   тумане   светит,
Искры    гаснут   налету.
Ночью   нас   никто   не   встретит.
Мы   простимся   на   мосту...».

Запыленный  пехотинец вдохновенно процитировал:
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва,   спаленная   пожаром,
Французу   отдана...».

Пацан-школьник   изобразил   следующее:
«Семь   на   деле   дней   в   неделе,
Семь вещей у нас в портфеле:
Промокашка   и   тетрадь,
И   перо,   чтобы   писать,
И   резинка,   чтобы   пятна
Вытирала    аккуратно,
И   пенал,   и   карандаш.
И   учебник   русский   наш!».

Загорелый,   белозубый   черногорец,   водитель   огромного грузовика,  не  отрывая   глаз  от дороги,  процитировал:
«На   Земле   в   лесах   дремучих.
 В   очень   давний   век.
Жил,   скитался,   где   придется,
 Дикий   человек».
Вот такие неожиданные сюжеты. Многое пришлось прослушать, в том числе такое, чего дома никогда не слыхал. Правда, не всегда певец или чтец точно понимает смысл произносимого. Очередного исполнителя «Катюши» я спросил: «А как будет по-сербски «груша»? Спросил, чтоб записать в свой блокнот-словарик, ибо слово «яблоко» (по-сербски - яблуко») знал, а «груша» - нет.
Певец сконфузился и ответил, что не понимает слово «груша».
Чтобы разобраться в явлении, я обратился к своему другу, бывшему учителю русского языка, а ныне переводчику Требиньской пехотной бригады Гойко Ильичу:
-  Гойко, что вы, учителя, делаете со своими учениками, что они всю жизнь помнят иноязычный текст?
Гойко, вздохнул   и   кратко   ответил:
-   Учим. Знание хотя бы одного русского стихотворения обязательно.
Не берусь судить о разных педагогических приемах, но был случай с трагической и героической окраской, когда эта наука сыграла свою роль. 30 сентября 1992 г. в направлении села Фаслагича-Кула двигался сербский разведдозор - два «пинсгауэра» (легкие грузовики). Задача: проверить сообщение местных жителей, что противник оставил село. В одной машине находился Сергей Мелешко, русский доброволец, учитель из Минвод. На въезде в Фаслагича-Кулу «Пинц» Сергея подорвался на мине, водитель Миломир Милошевич был убит, а Сергей тяжело ранен в живот. На другом «Пинце» его повезли в госпиталь, в Билече. Но Сергей умирал и знал, что умирает. Он попросил склонившихся над ним товарищей: «Пойте мне русские песни».

И сербы пели, как могли. Пели всю дорогу, не смолкая, потому что знали русские песни.

Не довезли  Сергея  до  госпиталя,  умер  Сергей.
Похоронили его на кладбище в Билече рядом с могилами русских воинов времен первой мировой войны. Было много журналистов, радио- и телетрансляция на всю страну... На мраморе могилы - православный крест и надпись по-русски и сербски:
«Сергей   Владимирович   Мелешко.
1965   г.   -   1992   г.
Погиб на  Герцеговинском фронте за свободу сербского народа.   Вечная   память!».           
Я   был   на   могиле.
29 ноября 1992 года.