Когда серб говорит: «Нас 300 млн. вместе с русскими, он не шутит. Друзей предавать нельзя, об этом в Кремле забыли и, следовательно, вопрос не стоял так: ехать - не ехать. Вопрос стоял: как добраться.
 Туристских фирм развелось! - в одной Самаре два десятка. Звоню в каждую с вопросом, нет ли путевок в Югославию и 20 раз слышу: нет! Блокада. «А в Болгарию?» - «Болгария - Турция за доллары». Долларов я не заработал. Остается Румыния. Тут сразу два приятных сюрприза: путевка стоит всего одну зарплату; не надо оформлять загранпаспорт - «пускают» по вкладышу.
Итак, Румыния. Теперь следует подумать, как преодолеть румынско-сербскую границу. Собственно, много думать нечего: нет информации к размышлению. Невозможно получить ответ: как укреплены границы, характер местности, наличие воинских гарнизонов и т. п. Нет топокарт.
Зато есть компас. С него и начнем. Я положил в рюкзак первый совершенно необходимый предмет - компас. Потом к нему добавятся пассатижи (возможны проволочные заграждения), детский надувной плотик, вполне способный удержать рюкзак (на границах обычно течет хоть небольшая, но речка), театральный бинокль, веревки, 2 кг сала, растворимый грузинский чай, полкило изюма - автономное питание на 10 дней. Из медикаментов - 200 г водки.
Я выучил назубок 100 румынских и 100 сербских слов - все о транспорте и удовлетворении первичных потребностей. Причем, если румынские слова позволительно занести в записную книжку, то сербские следует запоминать намертво: в разных странах за нелегальный переход границы дают от 3 до 10, сколько дают в Румынии, узнать, опять же, нельзя, по можно смело предположить: законы, установленные еще Чаушеску, весьма суровы. Итак, если близ границы меня задержат, доказать, что я не «заблудился», а пытался пересечь ее, будет тяжело: в моих вещах нет ничего, что прямо бы указывало на это, каждый предмет совместим с понятием «турист». По этой же причине не взял карту Югославии, предполагаемый маршрут к фронту выучил наизусть (из газет знал, что штаб фронта в Билече). Замысел прост, как репка: пересечь границу, на попутках добраться до фронтовой зоны, первому встречному командиру предъявить военный билет и предложить свои услуги.
Сказано - сделано. И вот перрон Самарского вокзала, туристы. Оказывается, это не просто туристы, а «коммерческие туристы»: судя по количеству и объему тюков, они опустошили прилавки всех самарских магазинов: бензопилы, утюги, кипятильники, охладители, мясорубки и даже ... дихлофос. Румыны будут счастливы. У коммерческих ребятишек все отработано: какие-то хитрые складывающиеся тележки повышенной грузоподъемности...
Начался сбор денег: по 5 тыс. с носа и по бутылке водки с двух на взятку таможенникам. Я - белая ворона, мой груз не превышает 10 кг, и я не боюсь таможенников, но худой мир лучше доброй ссоры. Я раскошеливаюсь, хотя запас денег крайне ограничен (что взять с совслужащего).
Состав группы - человек 40, четвертая часть женщины: одна - явная потаскуха, две пожившие, много курящие дамы, остальные - типичные базарные торговки. Мужская часть тоже не порадовала колоритом: 2 - 3 запойных, 2—3 отпетых матершинника, остальные - парни студенческого вида, искренне пытающиеся улучшить свое материальное положение. Хотя последних большинство, атмосферу создают первые, так что находиться среди этого сброда само по себе тяжкое моральное испытание.
До Кишинева - поездом, в Кишиневе пересели в автобус. Тут-то нас и «обрадовал» встречный турист: «Мы 3 дня на границе стояли, а были 54-ми. Сейчас, возвращаясь, я насчитал 73 автобуса. Ох, и припухнете вы, братцы!»
Так и вышло: больше суток провели в автобусе, причем не сдвинулись ни с места! Дождь, ветер, грязь... У торгашей деньги есть, они пьянствуют (300 руб. бутылка) и жрут шашлыки (100 руб. порция), а я «припухаю». Автобус доверху завален тюками, лезть к сиденью приходится в полном смысле на карачках (сбили 2 плафона), а тут еще в каком-то тюке взорвался флакон дихлофоса, и стало весело-весело. А тут еще наша потаскуха набрела на автобус с армянами и принялась строить глазки, те стали ее хватать, она убежала в наш автобус, который тут же осадили армяне, закидав комьями грязи. Торгаши при сем никакого боевого духа не выказали.
Наконец у торгашей нервы сдали: срок путевки истекает, и они раскошелились на крупную взятку по 700 руб. с носа. Я деньги дать отказался, туманно обронив: «После!». Это они понимают: после, значит, торговли (по их предположениям я везу какой-то особый тайный товар, на мои уверения: «Еду посмотреть страну», они только улыбаются).
Взятка пробила дорогу, мы в зоне таможенного контроля. Тут выясняется: чтоб вывезти товары всех самарских прилавков за рубеж, надо дать взятку не в 5 тыс. и 20 бутылок водки, а в 7 тыс. и 20 бут. водки. Я опять буркнул: «После...».
Румынская таможня. Ну, уж тут-то товары всей Самары примут с распростертыми объятиями, горячо поблагодарят наших «коробейников». Ан нет! На дороге встал румын с ножом. Этим ножом он энергично принялся вспарывать драгоценные тюки. Что тут сделалось с торгашами! Пришлось им еще раскошелиться на 100 тыс. лей. (Одна лея шла тогда по 1,2 руб.). Тяжела шапка Мономаха! И горько пожаловался мне один торгаш: «Вот: еще ничего не продал, а уже весь в долгах!».
Ох уж эти румынские пограничники! В свое время Ильф и Петров гениально описали сцену ограбления этими воинами великого комбинатора. Прошло 60 лет, и что же? Ничего не изменилось. Генотип!
Автобус бодро покатил по основательно изнуренной «демократией» Румынии. Истощение зримо невооруженным глазом: лошаденка и крестьянин за плугом - куда ж дальше?
На въезде в Бухарест автобус остановили. «Рэкет, рэкет пришел», - зашептали торгаши и спрятались за спинки сидений. Вымогатели были предельно вежливы: назвали сумму (по 5 тыс. лей с носа), оставили номер телефона («на случай, если будут неприятности», понимай: если по-беспокоят «конкуренты»), любезно проводили до гостиницы, показывая дорогу. Я поразился четкой работе: встретить столь точно в субботнюю ночь одинокий автобус... в котором три человека от вымогательства не страдают: водитель, руководитель тургруппы и молдавский представитель. Хотя информацию могли передать с обеих таможен. Действовали, по утверждению ограбленных, самарские вымогатели.
Бухарест - конечная  цель  вояжа, торгаши  радостно сыпанули из  автобуса,  разминая  затекшие  члены.
-    Привет! – сказал я. – На этом наши пути-дороги расходятся.
-    Деньги давай, - завопили торгаши.
Понимая, что разговаривать с ними надо на их же языке, я громко молвил:
- А   пошли   вы   на...
И, мстя за невзгоды пути, сделал известный жест рукой:
- Нате!
В ответ, конечно, каскад угроз и мата, но с места никто не сдвинулся. Я побрел к остановке. Все шло по плану! В моем распоряжении было 5 тыс. лей, вымененных у границы.
В пустом троллейбусе ко мне подсел молодой румынский инженер-физик. По-русски он не говорил, но мы оба неплохо знаем английский. Я усвоил, что жизнь в Румынии все хуже и хуже и ничем хорошим это не кончится. Он проводил меня до Северного вокзала, указал кассу на Тимишоару и распрощался.
Прямой поезд уходил лишь утром, я двинулся с пересадками. Там, на севере, Дунай отклоняется от границы, и она идет по суше. Но прежде, чем обратиться к традициям славной пехоты, я решил испробовать запасной вариант «под дурачка». Смысл в том, чтоб купить билет с румынской территории в ближайший сербский пограничный город и под дурачка поехать: авось румыны не задержат, а с сербами я договорюсь. До Тимишоары добирался в вагонах «ла класса а дойа», по-нашему - в жестких. А люди в таких вагонах общительны и я узнал массу интересных и полезных вещей. Например, что румыны запросто ездят в Югославию на работу («Либрэ фронтиера, либрэ», - махал руками румынский то ли «хиппарь», то ли «металлист», что означало: граница свободна!). Румыны вообще очень приветливы и общительны, а у меня всего 100 слов. Я им одно, они в ответ целую очередь. Но что надо, я понял.
Из окна разглядел: берег Дуная патрулируют парные автоматчики, расстояние между патрулями 5 - 7 км. На пересеченной местности щель достаточная, чтоб проскочить.
Во второй половине дня добрался до Тимишоары и принялся ориентироваться в обстановке.
- Мне нужно в Белград, - нагло заявил я в справочном бюро.   Пожилая  служащая   принялась    что-то  длинно  объяснять по-румынски, но вдруг оборвала  на полуслове, прицелилась в  меня глазами и... заговорила по-сербски, вставляя   русские   слова.
- Ви  србкиня!   (Вы - сербка), - обрадовался  я.
- То   тако.
Она объяснила, что самый верный и короткий путь к Белграду - поезд «Бухарест - Белград», который прибывает в 7 утра. Билеты в кассе № 5 за час до прибытия. Пожелала счастливого пути.
Итак, предстояло скоротать ночь. Сунулся в зал ожидания для пассажиров     1-го класса (мягкие кресла), но был с позором выдворен в зал ожидания для пассажиров 2-го сорта, т. е. класса (жесткие скамьи). А там в начале ночи железнодорожник и два полицейских с автоматами (зачем автоматы?) принялись проверять билеты. Откуда у меня билет, который продается за час до отправления! Никакие объяснения не помогли, выгнали с вокзала вместе с бомжами и калеками-нищими. А это люди опытные, их каждую ночь выгоняют, и они знают всякие теплые закутки окрест. Я пошел за ними и провел ночь в относительном тепле. Ка-лека, подмигнув, достал из-за пазухи плоскую бутылку, взболтнул, омывая горлышко, и протянул мне. (Наверное, запомнил, как я час назад выделил ему 50 лей). И хотя русскому человеку, если он задумал сделать что-то путное, пить нельзя ни глотка, я выпил, чтоб не обидеть мужика.
А утром все было, как объяснила сербка: я подлетел к кассе и первым взял билет не до Белграда, а до пограничного сербского города Вршац (чтоб лишних денег но тратить, если ссадят).
В купе оказались все те же «коробейники», но более высокого полета. Эти оперировали от Китая до Ламанша и везли не самарские чайники, а китайские шелка. Были пьяны слегка, не матерились. Румынский пограничник, не глядя, хлопнул во вкладыш штамп пропуска, и я пересек сербскую границу, которая представляет собой неширокую вспаханную полосу от горизонта до горизонта; никаких укреплений не заметил.
Вообще поезд этот барыжный. В таможне выстроилась длинная разноязыкая очередь с тюками. Я намеренно встал последним: мне не нужны свидетели объяснений с сербами: когда достану из широких штанин свою общегражданскую паспортину без всяких виз, они могут отреагировать не по Маяковскому. И тут меня высмотрел молодой пограничник, расталкивая толпу, двинулся ко мне. Подошел, прицелился глазами:
- Где   твои   вещи?
- Вот, -  кивнул  я  на  рюкзак.
-  Это   все?
-  Ага.
-  Пойдем!
Он провел меня через таможню, хлопнул в паспорт штамп, хлопнул но плечу и указал на выход. И я  - в Югославии! То, что в Самаре представлялось нереальным и на что пошел лишь для очистки совести, оказалось явью! Более того, на моей памяти ни один из планов не претворялся в жизнь с такой изумительной точностью! Я торжествовал, рассматривая уютный, чистенький городок, ажурные ограды, мощеные мостовые, добротные каменные дома под черепицей... Это - Европа.
Теперь оставались детали. Рейд по румынской территории потребовал 2,5 тыс. лей. Я двинулся на базар менять оставшиеся деньги. Цыгане не признали никаких честных пропорции (1 лея—2 динары) и согласились менять один к одному. Делать нечего. Им же загнал бинокль и пассатижи по смехотворной, конечно, цене. Набралось 3,5 тыс. динар, билет до Белграда стоил 900.
Электричка подошла к окраине столицы и остановилась. Я кинулся за разъяснениями: мне надо на центральный вокзал. Выяснилось: проезд в автобусе № 34 до центрального вокзала стоит 250 динар. «Не отдам 250 динар на паршивый автобус, пойду пешком, заодно и город посмотрю: задерживаться специально нет смысла», - решил я и двинулся с рюкзаком по вечернему Белграду. Ох, и красивый же город! По честному, красивее Москвы, а вот с Петербургом сравнить можно. Сербы любезно указывали дорогу, можно сказать, под ручку вели, неизменно пытаясь разговаривать по-русски (наш язык здесь обязателен в школе).
На центральном вокзале, наскоро оценив обстановку, я понял: надо пару часов отдохнуть. Едва прикимарил в зале ожидания, как в мозг ввинтился сварливый голос: «Ну почему ты не купил лампочек!..». Пришлось разомкнуть веки: игнорируя спящих пассажиров, отечественная дура громко отчитывала пьяного мужа: «У нас же нет лампочек...» нудно и монотонно лезло в уши. Я все же попробовал вздремнуть, по пелену сна разрывали «лампочки»: «Как ты мог забыть про лампочки... А как теперь без лампочек...». О, господи! Эти и в Белграде достанут. «Что же ты хочешь, сказал я себе, сегодня за границей отираются люди совершенно определенного пошиба. Ты не встретишь здесь тех, кого уважаешь, и кто уважает тебя, - рабочих, инженеров, вкалывающих «за зарплату». (Забегая вперед, скажу: встретил! За час до отправки на фронт в белградском магазине столкнулся с двумя командированными от ВАЗа. Это же совсем другие люди! Мы тепло поговорили, и они пожелали мне вернуться живым. «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», - ответил я). Кстати, почему этот болван не купил лампочек? А  потому,    что    водку   жрал большим  стаканом.  Я  плюнул  и  вышел  вон. По   перрону   шел   солдат   ЮНА.
- Вы  солдат  ЮНА?  -  уточнил   я.
- Войник  Савезна  Република  Югославия, - бодро  отрапортовал   воин. - А   Ви - русо?
- Русо, русо. А где офицер?
- Я не официр, - замахал руками солдат и улыбнулся еще   шире.
- Вижу, что не генерал.  А  где    офицер? - настаивал я, зная, что эта фраза на обоих языках звучит одинаково.
- Тамо   официр!
- Веди. Важан питанье. (Важное   дело).
Солдат привел меня в комендатуру н закричал с порога: «То рус пришел!».
Из-за перегородки поднялся капитан, улыбнулся, распахнул дверь: проходите, садитесь. Но садиться я не стал, а достал военный билет и положил перед капитаном. Затем, медленно и четко выговаривая каждое слово, я повторил те самые фразы, которые целый месяц повторял про себя утром и перед сном: что я - русский офицер запаса, иду через Румынию воевать за Сербию, что у меня есть деньги и продукты, но я не знаю обстановку и прошу показать кратчайший путь па фронт.
Офицер смотрел во все глаза и ничего не отвечал. Тогда я повторил второй раз, а после паузы - третий. Он пытался улыбнуться и ... молчал. И тогда внутри меня будто взорвалась шаровая молния: торгаши и вымогатели, нищие и полицейские, таможни и границы, грязные румынские вокзалы, вагоны, пересадки, базары, цыгане, сало, которое уже не лезло в рот, - все поднялось со дна души и я, стукнув кулаком по столу, заорал:
- Ты  что уставился? Ты что, русского добровольца  не видел?!
Капитан   встрепенулся:
- Това-ариш! Това-ариш! – повторял он известное ему русское слово. И   схватил трубку:
- Здесь русский доброволец, - завопил он на весь вокзал. То, что в ответ забулькала трубка, также не потребовало перевода. Итак, воскресной  ночью,     когда    пассажиры спят, а поезда стоят, на  вокзале    вдруг объявился  русский доброволец.   Откуда    взялся?
-    Он  говорит,  что  шел  через  Румынию!
-    Так   давай   его   быстрей   сюда!
Повскакивали дремавшие в дежурке солдаты, окружили, рассматривая меня с молчаливым любопытством. Одному из них капитан и приказал сопровождать, пожав на прощанье руку и пожелав удачи.
Солдат называл меня «батюшкой», что как я позже узнал, самое уважительное в Сербии обращение, пытался забрать «торбу» - мой заветный рюкзак. Он также счел необходимым по пути завести меня в 3 - 4 казармы, где объявлял: «Вот, русский доброволец!». Тут же собиралась толпа и начинались расспросы. Я отвечал, что мне 40 лет, что работаю на заводе, что дома остались жена, мать, отец, 13-летний сын, что не воевал, но служил отлично, военное дело знаю и люблю.
Наконец, пришли. Навстречу поднялся  подполковник и, пожав   руку,   по-русски   спросил:
- Сколько Вы идете?
- Сегодня день седьмой.
- О, много.  Поесть и спать. Поесть и спать.
Утром повезли в генштаб. Полковник, выпускник академии Фрунзе, угостил пивом и подвел к огромной карте. Я, конечно, предполагал, что положение тяжелое, но не до такой степени. Фронт в Славонии, фронт в Хорватии, фронт в Босне и Герцеговине, причем только в последней он имеет протяженность более 450 км. На северо-западе обширные территории, населенные сербами, окружены, все мужское и частично женское население держит оборону на 4 стороны света. К ним пробит коридор. С другой стороны уже более месяца в окружении мусульманский гарнизон в г. Гораджи, центр Сараева также удерживается босняками (славяне-мусульмане), аэропорт и весь город в руках сербов, которые, в свою очередь, окружены объединенными силами хорват и мусульман - слоеный пирог. Пробит коридор. Со стороны мусульман отмечено широкое применение отрядов иностранных наемников-единоверцев. Хорват обильно снабжает Западная Европа, вооружение, главным образом, немецкое (вплоть до танков «Леопард»), натовское.
- Нам раны перевязывать нечем, - говорил полковник у карты, - а они смотрят на этикетки от лекарств и, если срок годности вышел, - выбрасывают. Я только с фронта. Страшные насилия над мирным сербским населением. Цель - запугать, заставить покинуть родные жилища. На фронте люди сходят с ума.
- Скажите, - внезапно прервал рассказ полковник, - в России очень уважают Ельцина?
- Достаточно.   Интеллигенция,   молодые   предприниматели, часть крестьян - все за него.
- Тогда   почему  такое  отношение  к   нам,  сербам?   Ведь любой серб каждого русского считает братом, это - из поколения в поколение, это уже у нас в крови.
Полковник прав, за несколько часов в Сербии я это успел почувствовать. Но я решил защищать своего Президента:
- При чем тут Ельцин? Это Козырев виноват. Нынешние лжедемократы за доллары готовы продать не только Сербию, но и Россию. А Ельцин уважает Сербию. Будь он рядовым гражданином, как я, он бы, как я, добровольцем пришел бы защищать сербов. Но у Козыревых козырь: вас обвиняют в коммунизме.
- Какой коммунизм? Где?! Идет война за территории, на которых веками проживало сербское население. Все.
Полковник   вздохнул:
- А насчет коммунизма... От себя лично скажу: хорошая была идея, просто человечество еще не созрело ни для социализма, ни тем более, для коммунизма. Тут века нужны, а не пятилетки!
Вечером этого же дня я уезжал на фронт в Герцеговину. В команде 10 человек: возвращались раненые, отпускники, ехали добровольцы. 20-летний Драган, до войны - каменщик, ранен уже 2-й раз, а 45-летний Божидар, радиоинженер, пороха не нюхал, он доброволен. Семья ютится в пригороде Белграда на квартире, платит большие деньги, село захвачено хорватами («усташами»), Божидар едет его освобождать. В купе сербы пели песни и пускали по кругу литровую бутылку бренди. Командовала симпатичный военврач Марина. То и дело заглядывали другие пассажиры, желали «живети» и каждый раз бойцы говорили: «А у нас русо» - и показывали на меня.
В Требинье, в штабе бригады выдали автомат, две гранаты (наступательную и оборонительную), полностью обмундировали. Для гражданской одежды дали большую сумку, надписали бирку и оставили на складе.
...Кругом, насколько видит глаз, все горы, горы, горы... В конце ноября леса здесь еще зеленые, на горизонте синеет Адриатическое море. На горных тропах, на перевалах, на ключевых вершинах обе стороны соорудили баррикады из камней, стрелковые ячейки, укрытия. Таков здесь фронт.
- А ты     когда-нибудь усташа    видел?  -   спросил  меня 17-летний   солдат   Лука.
- Нет, - честно   признался   я.
- А вот я этот пистолет взял в бою у убитого усташа, - поиграл   пистолетом   Лука.
-  Молодец! - одобрил я боевые действия Луки.
-  А  ты  пригнись,  тут  снайперы  кругом.
-  Сколько до усташей? - вопросил я скептически.
-  Метров   600.
-  Не   попадут!
- Так снайперы  в нейтральной  полосе прячутся.
Я быстро сел. С той стороны ухнул миномет и над головой шепеляво прошелестела мина. Заматерился и открыл огонь наш пулеметчик, и тут же сдетонировал весь фронт: от края и до края вспыхнула ожесточенная ружейно-пулеметная перестрелка. На правом фланге злобно грохнули гаубицы. Я встал на колено, - упер магазин в камень, плотно прижал приклад к плечу и нажал на спусковой крючок...
Шел первый фронтовой день и десятый с того дня, когда я, кинув за плечи рюкзак, шагнул за порог родного дома.