Над бывшим отелем «Коран» развевается полотнище - на белом поле красный крест. Здесь фронтовой госпиталь. Любезен и предупредителен главный врач Братислав Борковац. Он рад русскому гостю, говорит по-русски:
- Я сам специалист по пластической хирургии, много раз бывал в СССР в служебных командировках, три месяца повышал квалификацию в Ленинградской военно-медицинской академии у генерала Ткаченко. Блестящий специалист! Золотое время! Где оно? - грустит Братислав.
- Не имею права долго отрывать вас от дела, - говорю я, - нужды и заботы фронтовых госпиталей известны. Задам главный вопрос: если бы сейчас Россия предложила гуманитарную помощь, что бы вы в первую очередь затребовали?
- Антибиотики всех назначений, противостолбнячные средства, обезболивающие, стимуляторы сердечной деятельности, кровоостанавливающие, жаропонижающие, успокоительные препараты, антисептики, средства против ожогов, против туберкулеза, эпилепсии, ревматизма... Естественно, я обозначил лишь основные направления. В январе нас посетила делегация с Дона. Они подарили лазерную установку, что значительно усилило наше оснащение.
- Сейчас фронт испытывает острый недостаток в бойцах, как говорят военные, в «живой силе». Поэтому командование заинтересовано в притоке русских добровольцев. Мне то и дело приходится отвечать на связанные с этим вопросы. Но ни разу не заходила речь об использовании российского медицинского персонала. Так нужны или не нужны здесь русские врачи и медсестры?
- Что касается госпиталя, то он на сегодня полностью укомплектован, но в целом на фронтах нехватка медицинских кадров, несомненно, имеет место. Появление русских врачей и медсестер-добровольцев будет встречено с благодарностью.
- Позвольте, Братислав, немного отвлеченный вопрос: каково ваше мнение о здравоохранении в бывшем СССР?
- Это он, наверное, для вас, к сожалению «бывший», а я не признаю распада СССР: очередное историческое недоразумение. Конкретно о здравоохранении. Прекрасная организация, великолепные, самоотверженные специалисты. Но медтехника оставляет желать лучшего. Другое дело, что и с такой, устаревшей техникой в России творят чудеса (сам видел!) Но, повторяю, это другое дело.
В сопровождении Панто Станковича, психолога, иду в палаты. По пути интересуюсь: много ли психических расстройств в связи с фронтом.
- К счастью, немного, - отвечает Панто, - высок моральный дух войск. Тем не менее 1 - 2 человека в неделю обращаются за помощью. Как правило, достаточно шестидневной терапии, и человек восстанавливает нервную энергию.
Мы в общей палате. В просторном помещении несколько десятков кроватей в три ряда: вдоль стен и посередине. Одеты раненые по-всякому: в халаты, в пижамы, в трико... Время процедур окончено и в ожидании обеда они заняты кто чем: шашки, шахматы, карты, домино. К некоторым пришли родственники, друзья. Курить можно. И рядовые, и офицеры вместе, офицерских палат нет.
Боро Нинкович (21) ранен в плечо осколком мины 27 января в Райловаце (Сараево) при атаке на босанскнй положай. Дом его на оккупированной территории, семья (мать, отец) на положении беженцев в деревне под Пале.
- Захватили ли положай, Боро? - интересуюсь я.
- Нет, хотя несколько раз ходили в атаку.
- Были ли еще потери?
- Один погиб, двое ранены, легко.
- Как считаешь, почему не удалось захватить положай?
- С флангов по нам ударили огневые точки, о которых мы не знали... Но это так, между прочим. А главное - удача. Боевое счастье переменчиво: тогда не захватили, другой раз захватим. Это наша земля, наши дома, мы их никому не уступим.
- На каких условиях согласен помириться с противником?
- Только полное освобождение всех сербских территорий.
- Какую помощь, по-твоему, могла бы оказать Россия Сербии?
- Мы единственно нуждаемся в моральной поддержке. Если бы Россия на весь мир заявила, что она с нами, этого достаточно. Кстати, вы не знаете, почему она так не поступает?
Этим вопросом меня постоянно здесь бьют (Москва далеко, а я - вот он). Пора бы научиться на него отвечать, но каждый раз он заставляет меня теряться.
- Я могу ответить только за себя, - говорю, - а я - здесь.
В засаду на дороге попал рядовой Гойко Буньевац (33). Просочившаяся в тыл диверсионная группа 12 февраля средь бела дня обстреляла из гранатомета и автоматов грузовик, в котором ехал Гойко и еще человек 15. Гойко ранен в ногу, а сосед убит. Грузовик цел, нападение отбито.
Родной городок Олово также в руках врага, а жена и два малолетних сына бежали в Соколац к родственникам. Сколько они могут жить у родственников? Гойко пожимает плечами:
- Вероятно, пока идет война. А там... не знаю.
И никто не знает - в Сербии сотни тысяч беженцев. Это первая проблема, которую придется решать правительству после войны. А пока беженцы устраиваются кто как может и кто где может. Их мужья, отцы, братья на фронте. Жалование солдата эквивалентно 50 буханкам хлеба, инфляция даже не гипер, какая-то супергипер. Жалование - все, чем может помочь фронтовик семье (разница между солдатским и офицерским жалованием незначительная). Но и Гойко ничего не просит у России, кроме моральной поддержки.
- Пишите то, что вы здесь видите, - солдат трогает меня за плечо. - Этого достаточно, чтоб любой честный человек в любой стране смог понять, что здесь происходит, кто прав, а кто виноват.
Эх, Гойко! Ты думаешь, не понимают? Но амбиции, но «государственные интересы», но, наконец, «своя рубашка ближе к телу»...
Вот и командир роты поручик Милован Гаич (35) тоже считает, что «понимать» особенно нечего:
- Сербы хотят жить в сербском государстве, что тут нужно «понимать». Не можем мы жить в одном государстве с хорватами, которые в прошлую войну вырезали свыше миллиона сербов. Мы 500 лет воевали с мусульманской Турцией и не можем согласиться жить в мусульманском государстве. Пусть живут. Но без нас.
Мило ранен в бок 15 марта пулей снайпера на Враца (район Сараева). Тут же выясняется, что мы с Мило служим в одном батальоне - в 4-м батальоне легендарного майора Драгана Вучетича. Враца - это совсем рядом с моими позициями и мне интересно, как это Мило «попался» снайперу. Обычно от их рук гибнут женщины и дети, мужчины же ни на минуту не забывают, что они на войне и всегда настороже.
- Да как попался. Чистая случайность. Поднимались в гору на автомобиле. Я сидел рядом с водителем. Тут откуда-то залетела пуля.
Мило - единственный из моих собеседников считает, что Россия могла бы помочь Сербии оружием, техникой, специалистами.
Шесть пуль в теле двадцатилетнего Деяна Кувача. Четыре уже извлекли, две, видимо, останутся с Деяном. Ранены обе руки и обе ноги - попал солдат под перекрестный огонь в уличном бою. Этот бой, кстати, был успешен:
- Выбили мы турцев с позиций и погнали. Подобрали потом 30 ихних трупов. Порядок! У нас кроме меня еще один ранен.
- Деян перебинтован от пяток до макушки, но уверен, что в строй вернется:
- Нема проблема! Кости-то целы!
Он воюет уже третий год, ранен второй раз, первый - в Словении под Цетле получил осколок в плечо, когда стрелял по танку из «Золи». Деян говорит строго:
- Передай там: самое главное, чтоб Россия не допустила военную интервенцию. Здесь не Ирак, здесь никто не собирается сдаваться. Страна зальется кровью.
А этот совсем молодой боец отказался открыть имя:
- Все называют меня «Секира», и вы так называйте.
Его дом сожжен, отец и мать погибли от рук усташей в Хорватии. Сам Секира ранен в третий раз. Первый раз в плечо осколком ручной гранаты в октябре 91-го в Хорватии. Второй раз получил пулю в бедро в Вуковаре в декабре того же года. А в марте этого года получил осколок мины в поясницу при атаке на Которац (предместье Сараева).
Секира воюет люто. Сейчас он досаждает командованию планом создания «специального отряда» для рейдов в тыл врага. Ответа пока нет, но Секира его непременно добьется. И если этот ответ ему не понравится, он соберет таких же отчаюг и лично начнет партизанскую войну. У него никого и ничего в этом мире не осталось. («Есть где-то дедушка», - обронил он). Как сильно затуманила ненависть его юную голову? Я спросил:
- До каких пор, по-твоему, следует вести войну?
Секира не задумался:
- До полного освобождения всех наших огништ.
- Следует ли уничтожить государство Хорватия? - уточняю.
- Я так не говорю. Пусть живут, но сами. А нам с ними не по пути.
Я поблагодарил раненых за беседу и стал прощаться. Выходил я из палаты под дружные напутствия: писать правду. Я кивал и не мог им объяснить то, что сам понял совсем недавно: на свете столько «правд», сколько людей. Сколько религий. Сколько партий, сколько классов. Сколько наций и государств. Есть ли одна на всех общая Правда? Вот именно этого я сегодня не знаю. Поэтому пишу о том, что вижу собственными глазами и слышу личными ушами.
27 марта 1993 г.