КОТОРАЦ - предместье Сараево. Через него проходит единственный коридор, связывающий окруженную в городе 40-тысячую группировку противника с его главными силами на плато Игман. Которац брали и оставляли три раза. Сербское командование объясняло этот факт по-разному: недостатком сил, наличием поблизости войск ООН, что мешало использовать на полную мощь артиллерию, нежеланием увеличивать муки гражданского населения окруженного города.
Чем бы оно ни объясняло, а ясно и ежу: коридор для босняков -  дорога жизни и укреплен он отменно. Основа обороны - опорные пункты с дотами и орудиями, врытыми под фундаменты домов. Уничтожить такое орудие можно, только подойдя вплотную.
Но у босняков нет танков, а у нас танки есть.
И вот опять загрохотал Которац, к небу поднялись дымы. Четверо суток днем и ночью шел штурм, а мы в городе с волнением вслушивались в канонаду. Наконец к полудню 17 марта прилетела радостная весть: Которац взят! Ага! Прищучили «турцев» в городе! Но радость оказалась недолгой: на следующий день Которац был оставлен. Еще двое суток шел бой.
21 марта я, Любо и Зоко сидели в кафане. На столике красовалась литровая бутылка ракии и три миниатюрных рюмки: здесь так пьют: по глотку и без закуски. Оно, может, так и лучше: сидишь, неторопливо беседуешь... а бутылка никуда не денется, все равно пустая будет.
Подкатывает   «Вольво»,   вбегает   боец:
- Мужики! Беда под Которацем: полсотни убитых, а одна   рота   в  окружении.   Надо  выручать.
Все сидящие поднялись. Мы побежали к Любиному «Пежо», не забыв прихватить бутылку, покатили в роту, экипировались. Сняли с позиции ПК, 5 коробок с лентами: здесь перебьются. Подкатили к дому Любо, где этот щеголь сменил свой престижный немецкий «Хеклер» на надежный АКМ.
Мчим, прихлебываем из бутылки. По мере приближения к месту боя вокруг как будто становится темнее. Отделение милиции «Кула» превращено в штаб. Здесь нас встречают и жмут руки.
- А с нами рус, - с порога выдает Любо фразу, ставшую моим проклятьем в Сербии. Однако на этот раз долго обниматься и обсуждать Ельцина некогда. Лучезарно улыбаясь, ко мне подбегает девчонка в милицейской форме и вяжет на погоны белые ленточки. Это для того, чтоб в бою отличать своих от чужих: форма у всех одинаковая. Милиционер приносит с десяток гранат. Весьма кстати, с гранатами напряженка. Мы пересаживаемся в микроавтобус и катим дальше, но немного, метров 500. Милиционер, разносчик гранат, выпрыгивает первым:
-   Ребята,   за    мной!
Ну и пейзаж: искалеченные деревья, остовы машин, фундаменты домов, справа горят много раз горевшие Войковичи. Несемся что есть духу, петляем по какому-то парку, меж каких-то построек, заборов. Речушка с бетонированными берегами, мост, шеренга тополей, полуразрушенная ферма.
-  Стоп,     - говорит  милиционер, - здесь.  Вон у ограды вход в траншею. По траншее прямо - и как раз на позиции. А   я   погнал   за   следующей   партией.

-  А траншея не может привести нас к «турцам»?     - недоверчиво   спрашивает   Любо.
-  Ни-ни.  «Турцы»  за  цестой,  а  траншея  цесту  не пересекает.

-  Добро.

Мы с Любо сидим, привалившись к стене, язык на плечо, а Зоко, парень, напоминающий буйвола, перепоясывает себя пулеметными лентами.

- Ну  что,  рванули,  - предлагает  он.
Этому бы только «рвать», для  него пулемет - пушника. Прыгаем в ход сообщения и понеслись. С обеих сторон поле. По  полю  скачут  разрывы,  горит  прошлогодняя  трава.  Навстречу   несется   БМП.
-  Опять   кого-то   ранили,  -  кричит   Любо.
Траншея прямая и, кажется, бесконечная. Дно утоптано, но бежать тяжело. Кое-где она перепахана танками, эти места мы перелетаем пулей. А вот, наконец, дома. Переходим на шаг. У дверей стоит боец, курит и машет рукой:
-  Сюда,   ребята!
     Дом этот - трехэтажный коттедж, третий этаж, естественно, снесен. Входим. Дым коромыслом. У стен, на лестницах,  скамейках,  столах,  досках,  подоконниках  -  бойцы. Кто в касках, кто без касок, кто в «цивиль», кто в форме.
-  А с нами рус, - с порога ляпает Зоко.
И начинается самый тягостный для меня момент - момент всеобщего внимания. Я улыбаюсь до ушей, пожимаю с полсотни рук, объясняю, кто я и откуда, и есть ли у меня семья, и где находится город Самара, защищаю Президента России, обкладываю матом Козырева и растворяюсь в толпе. Я проделывал подобное уже, наверное, раз 200, все отработано, только привыкнуть не могу.
Сразу выясняется: никакая рота в окружение не попадала, никаких «полсотни убитых» не было и, следовательно, никто «трупы грузовиками» не вывозил.
Решаю срочно ознакомиться с обстановкой, которая тут всем, кроме меня, известна. Поднимаюсь на второй этаж, там снайпер и наблюдатель.
-  А, рус, - радуется наблюдатель, -  я - Саша.
-  А   где   «турцы»?
-  А вон, через цесту. Эти два дома уже их.
-  Они   сейчас   там?
-  Нет, отошли к тем домам, - Саша охотно объясняет, что   и   где.
Итак, босняки - через цесту - неширокую, прямую как стрела асфальтовую дорогу.
Справа Добринье - в их руках, но на окраине зацепились наши. Между Добринье и Которацем широкое поле, на нем два обложенных мешками с песком наблюдательных пункта ООН под голубым флагом.
Слева ряд якобы трехэтажных коттеджей - наша первая линия. Расстояние до противника - половина футбольного поля.
Я беру бинокль и в позе главкома осматриваю предместье. Да, был Которац и нет Котораца: сплошные развалины, ни одной целой крыши, лишь кое-где видны остатки красной черепицы. Больше всех достается, конечно, крышам, а вот печные трубы неуязвимы: дома нет, а она торчит.
-  Попрятались,  падлы,  -     цедит    снайпер    Милан,    отрываясь от прицела, - Ни души! Хоть бы одно поганое рыло   появилось!
Милан начинает ругать УФПРОФОР (войска ООН) за то, что они помогают «турцам». В этом здесь никто не сомневается.
Спускаюсь вниз. Бойцы балдеют - ждут приказа к атаке. Выясняю, из каких подразделений («единиц», как здесь говорят). Основа - Касиндольский батальон, остальные - добровольцы из всех «единиц» фронтового участка, много милиции, есть пожилые крестьяне, вооруженные десятизарядными карабинами. Глядя на них, я думаю: Козы-рева бы сюда. Идет война народная. Разговоры:
-   Вчера в мой двор упал снаряд, снес ворота.
-   Подумаешь...
-  Все   против   сербов,   даже   Москва.
-  Заткнись,   рус   здесь.
- У   моего дома  у танка  гусеница слетела.  «Турцы» засекли и ну долбить. Дом-то цел, но сарай сгорел.
-   Посмотрел   бы   на   мой   дом.
-  Эх, окончится война, махну в Израиль с мусульманами воевать. Я им за отца до конца жизни не спущу.
-  Все   против   сербов...
-  В   России  скоро  референдум.   Интересно,  скинут  Ельцина,   или   нет.
-  Помолчи,   с   нами   рус.
- А я ничего не сказал. Просто интересно: скинут или нет?
- Все против сербов...
Шатаясь, входит гигантского роста боец в джинсовом костюме, гладкие черные волосы пучком завязаны сзади:
- Только что погиб Синиша, Мацола ранен. Накрыло миной в траншее, - гигант садится на ступеньку и как ребенок утыкает лицо в ладони.
Наступает   гнетущая   тишина.
Входит командир. Что командир, можно понять только по внимательно устремленным на него взглядам: на этой войне не носят знаков различия, нет наград. Здесь командир - твой вчерашний сосед.
-  Парни, - говорит командир, -    надо вынести убитого и   раненого.
Тут же поднимаются человек 10 и уходят. Командир задерживается на пороге:
-  Атаки не будет, отложили до вечера. Сейчас принесут обед. Потом, кто хочет, может возвращаться в свои подразделения.
Все начинают ругаться и плеваться. А вот и обед: хлеб и консервы -  сардины в масле, по банке на нос.
Любо и Зоко возвращаются в роту: им вечером  на дежурство в траншею,  мне тоже, но я  решаю остаться:  я - доброволец,  где  хочу,  там   воюю,  обойдутся  одну  ночь.
Нудно тянется время до ужина, который отличается от обеда маркой консервов: мясной паштет. После ужина картина резко меняется: опять начали прибывать группы бойцов, подошли два танка Т-55 и БМП. Иду взглянуть на надписи на бортах: я их коллекционирую. На одном танке написано «Тигр», на другом «Сокол», на БМП - «Отбросим пушки, возьмем гитары!». Так, значит «тигры», «соколы» и «гитаристы». Что-то будет!

Что-то   будет,   ох,   что-то   будет
Между   мною   и   тобой!

Окончательно стемнело. В траншеях и в домах накапливаются люди. Наш коттедж посетил Некто тщедушный, низкорослый без оружия, в пальто. Перед ним наш командир.
-  Ну,   готов   ты?    - спрашивает   Некто.
- Как   обычно, -   жмет   плечами   командир.
-  Ладно.   Сколько   у   тебя   людей?
-  Откуда   я   знаю,   сколько   здесь   людей?
-  Ладно.
Некто   исчезает.
Вдруг коттедж тряхнуло, как шалаш. И пошло трясти. Грохот: танки бьют. Бойцы сжимают головы руками.
Я стою, прислонившись к косяку двери, ко всему готов. У меня пустые карманы, десантный АКМ, пять магазинов, нож и шесть гранат. Подумав, я две гранаты перекладываю в карманы брюк: оттуда их легче доставать, чем срывать с пояса.
Смолк огонь. И стало тихо. И сказал командир:
-  Ну   мужики,   пошли.
Кто матерится, кто крестится, и мы выскакиваем вон. В лунном свете группы по 2 - 3 человека, пригнувшись, перебегают цесту. Навстречу -  вспышки и трассеры. Я несусь к одному из домов, который приметил заранее. Стена. Здесь безопасно, здесь можно отдышаться. Но долго здесь балдеть нельзя, надо идти вперед. А впереди - каменные джунгли и перегороженные чем попало улицы. Впереди все, что можно вообразить, и чего вообразить нельзя. Отдышавшись за стенами домов, мы осторожно вступаем в джунгли. Я стреляю, перебегаю, прячусь, ищу глазами следующее укрытие. Прячься, стреляй, вперед! - вот формула боя в городе. Не знаешь точно, что впереди - швырни гранату, швырни в окно, в подъезд, через забор... Рядом вспыхивает яростное пламя: стреляет наш гранатометчик...
Неровная цепь наступающих медленно, но неотступно накатывается на врага. Однако навстречу поднимается шквал огня, который перерастает в стену огня. Стоп. Достаточно. Дальше идти - самоубийство. Мы у ядра их обороны. Подойдет танк, расстреляет «ядро», и потихоньку двинем дальше. А без танка ничего не получится. Где он, кстати? Укрывшись по развалинам, ждем танк. Над нами свет ракет. Время от времени бьем из гранатометов, но это им как слону дробина: там все в железе и в бетоне.
Я наблюдаю противника. Обычно он в таких случаях нервничает, что видно по режиму огня. Здесь ничего подобного. Ракеты взлетают спокойно и равномерно. А ведь мы рядом... Да, здесь стоят отборные части. Интересно, кто такие? Религиозные фанатики? Националисты? Поговорить бы хоть с одним... Но где же танк? И вот вместо танка ползет приказ: всем назад. Это еще что? Разгоряченные бойцы уходить не хотят, стоит сплошной мат:
-  Какого   х...,   где   танк?
-  Да   где   ж   этот   е...   танк!
-  Ребята,   танка   не   будет.   Отходите.
-  Козлы!

Мы быстро откатываемся назад. Вот «мой» дом, вот цеста... Прошли-то всего 200 метров, а я думал: километр...
Выносят   убитых.   Их   трое.   Раненых   побольше.
Кто    как   может   устраивается   на   ночлег.
-   Почему остановили атаку? - спрашиваю командира.
-  А... говорят: не подготовлена. Да не в этом дело, рус. Взять-то   Которац  можно,  удержать  его  нельзя.   Как удержишь? - они начнут контратаковать с трех сторон: справа, от Добринье, слева, от Игмана, и с фронта. А танки здесь вечно держать не будешь, их мало, они  везде нужны.
-  Но...   зачем   тогда   идти   на   штурм?
-  А пусть знают,  что мы в любой    момент    готовы    на штурм. Пусть держат здесь свои лучшие части, всю эту массу артиллерии. Нас же здесь всего батальон, а их - бригада.
-  А   почему   танк   не   пришел?
- Так пошли я танк, вы же бы не ушли. А у меня приказ: назад. Ну пойду получать очередную взъё... за неподготовленную атаку. Послушай, рус, оставайся ты у нас, что ты потерял на Грбавице.
-  Я  там  уже привык...  ребята...  и вообще:  в России говорят: один переезд равен двум пожарам. Спасибо за предложение.
-  Ну ладно, не прощаюсь: возможно, на рассвете повторят   атаку.
Но танки ушли с позиций еще ночью, а утром  пришел приказ: всем добровольцам вернуться в свои подразделения.