Грязная раскисшая дорога через 5 км должна привести меня в баню. Если ворона будет не права. А не идти в баню я не могу: я уже три недели не был в бане. Проблема возникла внезапно, но естественно: в батальоне, куда я недавно прибыл с другого фронта, все солдаты и офицеры местные, сараевские, и такой обязательный элемент военного быта как «помывка личного состава и замена белья» отсутствует за ненадобностью. Помыться и сменить белье можно только в тылу бригады, в казарме имени героического партизана прошлой воины Славшие Вайнера Чичо. А тыл на этой войне понятие условное: позиции противников - слоеный пирог.
Наплевав на ворону, но насторожившись, я двигаюсь на вожделенную встречу с горячей (как я надеюсь) водой и мочалкой. Меня предупредили, что путь опасен и подробно описали все простреливаемые участки. Я иду, вооруженный знанием, поглядываю по сторонам и жадно вдыхаю свежий, влажный, без запаха гари воздух. Нет, все-таки можно считать, зима позади. Нудная холодная военная зима, когда ночи бесконечны, на позициях мороз, а в блиндажах дым от сырых дров, и обувь мокрая, и одежда грязная, и костры, костры, костры... Кто воевал зимой, тот трижды солдат. Летом легче. Но летом опаснее. Летом борьба обостряется, обе стороны любой ценой стремятся решить свои проблемы до следующей зимы.
Ах, черт с ней, с опасностью! Лето есть лето, и все тут! Я голосую, но бесполезно: редкие машины проносятся стрелой: на дорогу смотрит высота Дебело, там противник. Мне тоже следует глядеть в оба, но беда в том, что опасность не устережешь: пуля ударила в остов сгоревшей машины внезапно. Снайпер! Исчезаю. То есть приседаю за упомянутый остов, и снайпер меня больше не видит. На покореженном металле легковушки различаю: «ЛАДА». А, земляк! Спас, спасибо. Я немного выжидаю и делаю стремительную перебежку в кювет, потом, пригнувшись, несусь дальше. Забор. Я выпрямляюсь и перевожу дыхание. Все! Теперь 2 км можно смело топать в полный рост - дорога не видна противнику.
На заборе выцветший, но до сих пор грозный плакат: «Мобилизация! Мобилизация! Мобилизация! Все на фронт - все для фронта! Все за нацию все для нации! Сербы, защищайтесь!».
Я бодро шлепаю по стылым лужам и размышляю о негодяе-снайпере: наверняка, подлец, записал меня на свой счет. Что он видел в прицел? - я шел и после выстрела как бы упал. А я жив и невредим. Как вообще можно проконтролировать снайпера? Что реально значат их личные счета? Столь глубокие мысли не мешают мне обозревать достопримечательности сараевских окраин. Например, мемориал павшим в ту войну, защищая страну под названием «Югославии». Королевская армия не смогла ее защитить, продержавшись три недели, за дело взялись коммунисты Тито. У входа в мемориал - женщина на коленях воздела руки к небу. Что ж, пусть поплачет, помолится и обо мне, обо всех нас, сегодняшних. На широких ступенях мемориала нетронутый снег: сюда сегодня никто не ходит. А я пойду, хотя подниматься на холм не рекомендуется из-за негодяев-снайперов. На сером граните строгими черными буквами имена защитников страны. Я стягиваю с головы пилотку. Тысячи имен сербских, хорватских, мусульманских. Узнаю, что здесь покоится и Славише Вайнер Чичо, в казармах имени которого меня, предположительно, ждет хорошая баня.
Сбегаю с холма на унылую дорогу и двигаюсь дальше. Молчаливые дома, но кое-где теплится жизнь. Гаубица в окопе. Два бойца в распахнутых телогрейках азартно пилят дрова на обычных «русских» козлах. Рыжий кот на белом снегу, явно не голодный и не дикий. Невдалеке кричит петух. Навстречу печальной чередой идут три женщины в черном. В обочинах множество разбитых, искореженных автомобилей всех марок. К дороге лепятся бесчисленные ресторанчики, кафе, закусочные. Они до сих пор хранят остатки зазывной привлекательности, но двери на замках, окна заложены кирпичами или мешками с песком. А ведь всего десять месяцев назад и окна и двери были распахнуты настежь, лилась музыка, за столиками бесшабашно веселились католики, православные, мусульмане - югославы, боснийцы, сараевцы, щедро платя друг за друга. Что сделалось с людьми? Политика? Экономика? Пропаганда? Всего этого мало, чтоб заставить вчерашних соседей убивать друг друга. Есть что-то еще. Но что? Что? Я ищу ответ и не могу найти. А на войне много думать опасно для здоровья, думать надо мало и быстро. Я не заметил, как пересек границу опасной зоны.
«Сидит дятел на суку
С автоматом на боку».
«Дятел» напомнил о себе свистом пули. Исчезаю. Исчезаю за сосной. Второй снайпер оказывается честнее первого, он не верит, что я убит, и три раза подряд обстреливает место моего исчезновения. Но сосна толстая. Выждав, когда «товарищ» успокоится, я стремглав несусь к пере-вернутому грузовику. Дальше путь лежит вдоль высоких фанерных щитов, заслоняющих дорогу от снайпера. Кое-где вместо щитов натянуты металлические сетки, утыканные хвойными ветками, кое-где - поставленные на попа автомобили. Такая стена тянется довольно долго и выводит к перекрестку, на котором пост военной полиции. Проверка документов, но у меня документы не проверяют, а машут рукой: «А, рус! Как дела? Нормально? Иди, иди». Откуда меня все знают: от этого перекрестка до роты 3 км. Я улыбаюсь до ушей и шествую мимо. Теперь километра полтора можно идти спокойно - враг далеко.
Трехэтажный дом на холме: крыша снесена, стены в копоти, перекрытия рухнули. Это какой же силы артогонь бушевал на высоте, стерегущей узкий мост!
Автобусная остановка, на которой давно никто не останавливается. И опять молчаливые унылые дома. Если на веранде развешено белье, значит дом обитаем. Дорожный знак - «Осторожно, дети!». Видно, что был сбит, но недавно восстановлен. Радио сообщило, в некоторых районах город заработали школы. Не соврало: школа работает, навстречу ребятишки с ранцами за спиной. «УНПРОФОР! УНПРОФОР!» - завопил передний мальчишка, дети радостно загомонили и мигом выстроились вдоль обочины. Оборачиваюсь: приближается колонна выкрашенных в белое грузовиков под голубым флагом - в Сараево следует гуманитарная помощь ООН. Дети радуются и машут руками водителям, а я сдерживаю готовое выпрыгнуть из груди сердце: головной бронетранспорер – БТР-60пб с рисунком «жовто-блакитного» флага на башне. Наши! Украина! А на бортах звероподобных шестиосных грузовиков красуется надпись - Россия. А я три месяца не слышал русской речи. До меня не дошло из дома ни одно письмо и ни одна газета. Остановить! Поговорить! Узнать новости! Это судьба! Но как остановить колонну?! Мысли вихрем проносятся в голове, но без зримо материального эффекта: хвост колонны исчезает за поворотом. Эх! Тьфу!
Но тут оказалось, плеваться рано: я свернул за угол увидел упомянутый хвост. Остановились. Впереди перекресток, что-то задержало. Я со всех ног бегу к замыкающему колонну легковому «Вольво». В салоне четверо.
- Привет, земляки!
Недоверчивые, ощупывающие взгляды. Не беда, я уже знаю, что россияне за границей не бросаются в объятия друг к другу. Да и кого видят: небритый тип в помятом френче с А КМ за плечом.
- Привет, привет. А ты кто такой?
- Хамкин Юрий Михайлович, из Самары. Я здесь на фронте, добровольцем. А вы откуда?
- Из Москвы, - отвечает седовласый худощавый человек рядом с водителем. - Что же, родной дом горит, а вы здесь воюете?
Так-так. Узнаю своих. Сразу начинается выяснение отношений. Рассуждения. Поучения. Нет, чтоб просто протянуть руку и сказать: «Здравствуй!». Это ж надо: дом горит! Я усмехаюсь:
- Так уж и горит? Знаете, я хорошо стреляю. Значит, по-вашему, мне пора возвращаться домой?
- Нет-нет, - отбояривается седовласый. - Я так вопрос не ставил. А что вы еще умеете делать?
- Я журналист.
- А-а, понятно. В России журналистам сейчас, действительно, делать нечего.
- Скажи-ка лучше, сколько тебе платят? - подает голос широкоплечий мужик с круглым «рассейским» лицом.
- В натуральном выражении 20 кусков мыла, что в переводе с сербского на русский означает 8 бутылок водки.
- И за эти деньги ты воюешь! - самый молодой из москвичей аж подпрыгнул на сидении.
- Каждому свое, - филосовски замечает седовласый.
- Золотые слова и вовремя сказаны, - искренне подтверждаю я. - А что творится на Родине?
- Нет, ты объясни, - горячится широкоплечий. - Я понимаю: допустим, ты Дон Кихот. Но ради чего ты сражаешься?
- Сербам надо помочь. Сербия веками находилась под покровительством России. Это наш друг и стратегический союзник, - старательно объясняю я, понимая, что ничего не объяснил.
Трое в машине дружно вздыхают, не проронивший ни слова водитель продолжает глядеть на меня как на летающую тарелку.
- Кормят-то хоть как? Не голодаешь? - тоном радушной домохозяйки интересуется широкоплечий.
- Нормально кормят.
- А как отношения с сербами? - живо спрашивает молодой.
- Отлично. Живем душа в душу.
- Хотите знать, что творится в России, - в голосе седовласого проскальзывают теплые нотки. - С ноября, говорите здесь? Так ничего не изменилось с ноября. Ну Гайдара турнули...
Я забрасываю мужиков вопросами: продолжает ли падать рубль?, как ведет себя Хасбулатов?, что ваучеры?, что в Татарстане?, что в Чечне?, что в Абхазии?, что в Карабахе?. Вопросы сыпятся как из рога изобилия, но мужики подробно и толково объясняют, едко и остроумно комментируя.
- Трогаем! - завопил водитель впереди стоящего грузовика.
- Ты вот что, Михалыч, - седовласый помялся, - мы все сталкивались с этой проблемой: Югославия в блокаде, нельзя ни посылку, ни перевод послать семье. Но мы наладили связь с Россией. Каждый четверг мы проезжаем этой дорогой. Если надо что передать, давай, дойдет точно по адресу.
- Как в аптеке, - подтверждают остальные.
- И еще: запиши на всякий случай белградский адрес нашей транспортной колонны. Это рядом с посольством. Будешь в Белграде - заходи: любую проблему решим.
Я киваю и каждому жму руку. Колонна трогается и уходит, а я опять шлепаю по раскисшей дороге и размышляю над вопросом, который часто слышу на разных языках, и на который опять не смог ответить: «Зачем ты здесь?». Сам-то я точно знаю зачем, а вот ответить другим не могу. Се-годня нет убедительного ответа. Есть правильные, но не убедительные ответы. Это - сегодня, когда сербский народ, в очередной раз вступил в полосу тяжких испытаний. Но кончатся испытания, будет победа, будет счастье и процветание. И тогда неизбежно возникнет вопрос: а где была Россия в тот трудный час? Вопрос необъятен и глубок, ответы сложны и неоднозначны, но один ответ готов уже сейчас: здесь были добровольцы России. Нас было мало, но это далеко не одно и то же, как если б нас совсем не было. Интересно, придет ли тогда кому-нибудь в голову спросить: «Так зачем же ты ехал в Сербию?».
Внимание! - поворот. За поворотом гора Моймило - кость в горле нашей обороны. Моймило господствует над казармами Чичо, которые уже видны. Там идет бой. С Моймило бьют пулеметы, положаи по периметру «Чичо» огрызаются. Как ни парадоксально, мне эта заварушка на руку: тут вражеским снайперам не до одинокой личности на дороге. Посему решаю не бежать, а перейти на спортивную ходьбу.
Бой идет, но баня работает!
- Горячая вода есть? - спрашиваю с порога.
- А, рус пришел! Проходи, все есть, - навстречу поднимается сухонький старичок в военной форме без знаков различия.
Ну а в бане откуда меня знают?
- У вас всегда есть горячая вода?
- Всегда! - гордо отвечает старичок.
- А чистое белье?
- Всегда!
- Добре.
Я раздеваюсь и бегу под душ. О блаженство! Кайф! Балдеж! Нирванна! Величайшее удовольствие – горячая вода! Но за него, как и за всякое удовольствие, надо платить. Вопрос только - чем: жизнью, здоровьем или просто острыми ощущениями. Счастье военное и цена военная.
Помолодевший душой и телом, я медленно одеваюсь: спешить не надо - предстоит обратный путь.
6 марта 1993 года.