Печать
Просмотров: 5133
Весна! Скоро весна! Хотя снег в сосновых борах на окраинах Сараева еще сохраняет свою ослепительную белизну и пушистость, чувствуется, как его уже подтачивает сырая тяжелая влага. Я стою на обочине пустынной дороги и, задрав голову, слушаю перестук дятла. Умиляюсь: надо же - дятел! Жива, значит, природа! А то все вороны да вороны... И, легка на помине, над головой резко каркнула ворона. Весеннее настроение мигом улетучилось: ворона - это вам не какая-нибудь драная черная кошка, это гораздо серьезней. На войне только недоумок не верит в приметы. На войне обязательно надо верить в две вещи: в собственную судьбу и в приметы. Не бояться примет, а верить и учи-тывать.
Грязная раскисшая дорога через 5 км должна привести меня в баню. Если ворона будет не права. А не идти в баню я не могу: я уже три недели не был в бане. Проблема возникла внезапно, но естественно: в батальоне, куда я недавно прибыл с другого фронта, все солдаты и офицеры местные, сараевские, и такой обязательный элемент военного быта как «помывка личного состава и замена белья» отсутствует за ненадобностью. Помыться и сменить белье можно только в тылу бригады, в казарме имени героического партизана прошлой воины Славшие Вайнера Чичо. А тыл на этой войне понятие условное: позиции противников - слоеный пирог.
Наплевав на ворону, но насторожившись, я двигаюсь на вожделенную встречу с горячей (как я надеюсь) водой и мочалкой. Меня предупредили, что путь опасен и подробно описали все простреливаемые участки. Я иду, вооруженный знанием, поглядываю по сторонам и жадно вдыхаю свежий, влажный, без запаха гари воздух. Нет, все-таки можно считать, зима позади. Нудная холодная военная зима, когда ночи бесконечны, на позициях мороз, а в блиндажах дым от сырых дров, и обувь мокрая, и одежда грязная, и костры, костры, костры... Кто воевал зимой, тот трижды солдат. Летом легче. Но летом опаснее. Летом борьба обостряется, обе стороны любой ценой стремятся решить свои проблемы до следующей зимы.
Ах, черт с ней, с опасностью! Лето есть лето, и все тут! Я голосую, но бесполезно: редкие машины проносятся стрелой: на дорогу смотрит высота Дебело, там противник. Мне тоже следует глядеть в оба, но беда в том, что опасность не устережешь: пуля ударила в остов сгоревшей машины внезапно. Снайпер! Исчезаю. То есть приседаю за упомянутый остов, и снайпер меня больше не видит. На покореженном металле легковушки различаю: «ЛАДА». А, земляк! Спас, спасибо. Я немного выжидаю и делаю стремительную перебежку в кювет, потом, пригнувшись, несусь дальше. Забор. Я выпрямляюсь и перевожу дыхание. Все! Теперь 2 км можно смело топать в полный рост - дорога не видна противнику.
На заборе выцветший, но до сих пор грозный плакат: «Мобилизация! Мобилизация! Мобилизация! Все на фронт - все для фронта! Все за нацию все для нации! Сербы, защищайтесь!».

Я бодро шлепаю по стылым лужам и размышляю о негодяе-снайпере: наверняка, подлец, записал меня на свой счет. Что он видел в прицел? - я шел и после выстрела как бы упал. А я жив и невредим. Как вообще можно проконтролировать снайпера? Что реально значат их личные счета? Столь глубокие мысли не мешают мне обозревать достопримечательности сараевских окраин. Например, мемориал павшим в ту войну, защищая страну под названием «Югославии». Королевская армия не смогла ее защитить, продержавшись три недели, за дело взялись коммунисты Тито. У входа в мемориал - женщина на коленях воздела руки к небу. Что ж, пусть поплачет, помолится и обо мне, обо всех нас, сегодняшних. На широких ступенях мемориала нетронутый снег: сюда сегодня никто не ходит. А я пойду, хотя подниматься на холм не рекомендуется из-за негодяев-снайперов. На сером граните строгими черными буквами имена защитников страны. Я стягиваю с головы пилотку. Тысячи имен сербских, хорватских, мусульманских. Узнаю, что здесь покоится и Славише Вайнер Чичо, в казармах имени которого меня, предположительно, ждет хорошая баня.
Сбегаю с холма на унылую дорогу и двигаюсь дальше. Молчаливые дома, но кое-где теплится жизнь. Гаубица в окопе. Два бойца в распахнутых телогрейках азартно пилят дрова на обычных «русских» козлах. Рыжий кот на белом снегу, явно не голодный и не дикий. Невдалеке кричит петух. Навстречу печальной чередой идут три женщины в черном. В обочинах множество разбитых, искореженных автомобилей всех марок. К дороге лепятся бесчисленные ресторанчики, кафе, закусочные. Они до сих пор хранят остатки зазывной привлекательности, но двери на замках, окна заложены кирпичами или мешками с песком. А ведь всего десять месяцев назад и окна и двери были распахнуты настежь, лилась музыка, за столиками бесшабашно веселились католики, православные, мусульмане - югославы, боснийцы, сараевцы, щедро платя друг за друга. Что сделалось с людьми? Политика? Экономика? Пропаганда? Всего этого мало, чтоб заставить вчерашних соседей убивать друг друга. Есть что-то еще. Но что? Что? Я ищу ответ и не могу найти. А на войне много думать опасно для здоровья, думать надо мало и быстро. Я не заметил, как пересек границу опасной зоны.
«Сидит   дятел   на   суку
С   автоматом   на   боку».
«Дятел» напомнил о себе свистом пули. Исчезаю. Исчезаю за сосной. Второй снайпер оказывается честнее первого, он не верит, что я убит, и три раза подряд обстреливает место моего исчезновения. Но сосна толстая. Выждав, когда «товарищ» успокоится, я стремглав несусь к пере-вернутому грузовику. Дальше путь лежит вдоль высоких фанерных щитов, заслоняющих дорогу от снайпера. Кое-где вместо щитов натянуты металлические сетки, утыканные хвойными ветками, кое-где - поставленные на попа автомобили. Такая стена тянется довольно долго и выводит к перекрестку, на котором пост военной полиции. Проверка документов, но у меня документы не проверяют, а машут рукой: «А, рус! Как дела? Нормально? Иди, иди». Откуда меня все знают: от этого перекрестка до роты 3 км. Я улыбаюсь до ушей и шествую мимо. Теперь километра полтора можно идти спокойно   - враг далеко.
Трехэтажный  дом  на  холме:   крыша снесена, стены в копоти,  перекрытия  рухнули.  Это  какой же  силы   артогонь бушевал  на высоте, стерегущей  узкий   мост!
Автобусная остановка, на которой давно никто не останавливается. И опять молчаливые    унылые    дома. Если на веранде  развешено  белье,  значит  дом  обитаем.  Дорожный знак - «Осторожно, дети!». Видно, что был сбит, но недавно восстановлен. Радио сообщило, в некоторых районах город заработали школы. Не соврало: школа работает, навстречу ребятишки с ранцами за спиной. «УНПРОФОР! УНПРОФОР!» - завопил передний мальчишка, дети радостно загомонили и мигом  выстроились  вдоль обочины.  Оборачиваюсь:  приближается колонна выкрашенных в белое грузовиков под голубым  флагом  -  в  Сараево  следует    гуманитарная  помощь ООН. Дети радуются и машут руками водителям, а я сдерживаю готовое выпрыгнуть из груди сердце:  головной бронетранспорер – БТР-60пб   с   рисунком   «жовто-блакитного» флага на башне. Наши! Украина! А на бортах звероподобных  шестиосных  грузовиков  красуется   надпись  - Россия. А я три месяца не слышал русской речи. До меня не дошло из дома ни одно письмо и ни одна газета. Остановить! Поговорить! Узнать новости! Это судьба! Но как остановить колонну?! Мысли вихрем проносятся в голове, но без зримо материального эффекта: хвост колонны исчезает за поворотом.   Эх!   Тьфу!
Но тут оказалось, плеваться рано: я свернул за угол увидел  упомянутый  хвост.  Остановились.  Впереди  перекресток, что-то задержало. Я со всех ног бегу к замыкающему колонну легковому  «Вольво».  В  салоне четверо.

- Привет,   земляки!

Недоверчивые, ощупывающие взгляды.  Не беда, я уже знаю, что россияне за границей не бросаются в объятия друг к другу. Да и кого видят: небритый тип в помятом  френче с А КМ за  плечом.

- Привет,   привет.   А   ты   кто   такой?
- Хамкин Юрий  Михайлович,  из Самары.    Я    здесь на фронте,   добровольцем.   А   вы   откуда?
-   Из Москвы,     - отвечает седовласый  худощавый  человек рядом с водителем. -  Что же, родной дом горит, а вы здесь   воюете?
Так-так. Узнаю своих. Сразу начинается выяснение отношений. Рассуждения. Поучения. Нет, чтоб просто протянуть руку и сказать: «Здравствуй!». Это ж надо: дом горит! Я усмехаюсь:
-  Так уж  и  горит?  Знаете,  я  хорошо стреляю.    Значит, по-вашему,   мне   пора   возвращаться   домой?
-  Нет-нет, - отбояривается седовласый. - Я так вопрос не ставил. А что вы еще умеете делать?
-  Я   журналист.
-  А-а, понятно. В России журналистам сейчас,    действительно,   делать   нечего.
-  Скажи-ка  лучше,  сколько  тебе  платят?  - подает  голос широкоплечий мужик с круглым «рассейским» лицом.
-   В  натуральном  выражении 20 кусков мыла, что в переводе с сербского на русский означает 8 бутылок водки.
-  И за эти деньги ты воюешь! - самый молодой из москвичей   аж   подпрыгнул   на   сидении.
- Каждому свое, - филосовски замечает седовласый.
-  Золотые слова  и  вовремя    сказаны,  -  искренне подтверждаю я. - А что творится  на  Родине?
- Нет, ты объясни, - горячится широкоплечий. - Я понимаю: допустим, ты Дон Кихот. Но ради чего ты сражаешься?
-  Сербам   надо   помочь.   Сербия   веками   находилась  под покровительством  России.    Это  наш друг  и стратегический союзник, -    старательно объясняю я, понимая,    что  ничего не   объяснил.
Трое в машине дружно вздыхают, не проронивший ни слова водитель продолжает глядеть на меня как на летающую тарелку.
-   Кормят-то хоть как?  Не голодаешь?  - тоном  радушной   домохозяйки   интересуется   широкоплечий.
-  Нормально   кормят.
-  А как отношения с сербами? - живо спрашивает молодой.
-  Отлично.   Живем   душа   в   душу.
-  Хотите знать,  что творится  в России,  - в голосе седовласого  проскальзывают теплые  нотки.     -  С  ноября,  говорите  здесь?  Так  ничего  не изменилось    с    ноября.    Ну Гайдара   турнули...
Я забрасываю мужиков вопросами: продолжает ли падать рубль?, как ведет себя Хасбулатов?, что ваучеры?, что в Татарстане?, что в Чечне?, что в Абхазии?, что в Карабахе?. Вопросы сыпятся как из рога изобилия, но мужики подробно и толково объясняют, едко и остроумно комментируя.
- Трогаем! - завопил водитель впереди стоящего грузовика.
-  Ты  вот что,  Михалыч,  - седовласый  помялся, - мы все сталкивались с этой  проблемой:  Югославия в блокаде, нельзя ни посылку, ни перевод послать семье. Но мы наладили связь с Россией. Каждый четверг мы  проезжаем этой дорогой. Если надо что передать, давай, дойдет точно по адресу.
-   Как  в  аптеке,  -  подтверждают  остальные.
-  И  еще:  запиши  на   всякий  случай  белградский   адрес нашей транспортной колонны. Это рядом с посольством. Будешь  в Белграде  -   заходи: любую проблему решим.
Я киваю и каждому жму руку. Колонна трогается и уходит, а я опять шлепаю по раскисшей дороге и размышляю над вопросом, который часто слышу на разных языках, и на который опять не смог ответить: «Зачем ты здесь?». Сам-то я точно знаю зачем, а вот ответить другим не могу. Се-годня нет убедительного ответа. Есть правильные, но не убедительные ответы. Это - сегодня, когда сербский народ, в очередной раз вступил в полосу тяжких испытаний. Но кончатся испытания, будет победа, будет счастье и процветание. И тогда неизбежно возникнет вопрос: а где была Россия в тот трудный час? Вопрос необъятен и глубок, ответы сложны и неоднозначны, но один ответ готов уже сейчас: здесь были добровольцы России. Нас было мало, но это далеко не одно и то же, как если б нас совсем не было. Интересно, придет ли тогда кому-нибудь в голову спросить: «Так зачем же ты ехал в Сербию?».
Внимание! - поворот. За поворотом гора Моймило - кость в горле нашей обороны. Моймило господствует над казармами Чичо, которые уже видны. Там идет бой. С Моймило бьют пулеметы, положаи по периметру «Чичо» огрызаются. Как ни парадоксально, мне эта заварушка на руку: тут вражеским снайперам не до одинокой личности на дороге. Посему решаю не бежать, а перейти на спортивную ходьбу.

Бой   идет,   но   баня   работает!

-   Горячая   вода  есть?  -  спрашиваю с  порога.
-  А,  рус  пришел!  Проходи,  все есть,  - навстречу поднимается  сухонький  старичок  в  военной  форме  без  знаков различия.

Ну  а   в  бане  откуда меня   знают?

-  У   вас   всегда   есть   горячая   вода?
-  Всегда! - гордо отвечает старичок.
-  А   чистое   белье?
-  Всегда!
-  Добре.

Я раздеваюсь и бегу под душ. О блаженство! Кайф! Балдеж! Нирванна! Величайшее удовольствие – горячая вода! Но за него, как и за всякое удовольствие, надо платить. Вопрос только - чем: жизнью, здоровьем или просто острыми ощущениями. Счастье военное и цена военная.
Помолодевший душой и телом, я медленно одеваюсь: спешить не надо - предстоит обратный путь.
6 марта  1993 года.