У здания в любую погоду бесконечная вереница заплаканных, закутанных в черное женщин в надежде узнать хоть что-то о родных и близких. То и дело подходят хмурые мужчины с оружием. Эти в очереди не стоят, протискиваются к столу:
- Дарко, о моих что-нибудь известно?
- Пока нет, Сава, извини...
Солдат матерится и уходит опять па позиции.
Но в компьютерах Комиссии накапливаются и иные сведения - свидетельские показания о геноциде против мирного населения, о пытках в тюрьмах, о казнях, о произволе местных властей, имена палачей и их покровителей.
Сербское население самопровозглашенной фундаменталистами «единой демократической республики Босны и Герцеговины» поделено сегодня ими на 4 категории: 1. Пленные. 2. Пособники врага. В эту категорию занесены все, кто высказал хоть какое-то несогласие с «властью». Стандартное официальное обвинение - «сигнализировал(а) врагу ракетами или по радио». Это не важно, что ни ракет, ни радио-станции при обыске не нашли - значит успел уничтожить.
Первые две категории содержатся в тюрьмах и лагерях, разумеется, без суда и следствия.
Третья категория - мужчины призывного возраста. Находятся под домашним арестом и привлекаются к оборонительным работам под конвоем - в составе «рабочих рот».
Четвертая категория - все остальные.
Об этом и многом другом рассказал мне Дарко Кртинич, заместитель Председателя Комиссии, куда я пришел написать о ее работе. Много изломанных войной судеб, леденящих кровь свидетельств прошло перед глазами, пока я работал с документами, любезно предоставленными Дарко.
- Юра, хочешь я расскажу тебе одну историю, случившуюся совсем недавно, - предложил Дарко. - Это в общем-то обычная история. Обычная. Но так получилось, что я сам занимался ею от начала и до ... ну, конца у этой истории нет. Ей конец - войне конец. Слушай:
- Жила до войны в Добринье в собственном доме дружная семья Поповичей: отец Чедомир (60), мать - Эсма (55, мусульманка) и сын Зоран (25). Добринье - район Сараева. Тут началась эта война. С первых дней Добринье оказалось захваченным сепаратистами, но Зоран успел уйти и вступил в сербскую армию. О судьбе родителей ничего не знал. В начале июня сербские подразделения освободили часть Добринье (Добринье - 4), до отчего дома Зорану оставалось буквально два квартала... Но фронт встал, опоясавшись колючкой, минными полями, траншеями и дотами. Зоран стал ждать следующего наступления.
Тем временем во вражеском стане пронюхали, что Зоран в рядах ВСР, что он рядом и под предлогом «шпионской связи» арестовали отца. Беда Чедомира заключалась в том, что это был, по нашей терминологии, «неофициальный арест», его произвела фундаменталистская группировка, контролирующая данный район. Чедомира бросили в т. н. «частную» (принадлежащую этой группировке, точнее ее главарю) тюрьму. Сколько таких тюрем мы не знаем, а что в них творится - вообще никто в мире не знает - ни одна международная комиссия туда не доберется. Весь ужас в том, что «правительство» Изетбеговича открещивается от такого ареста: мы, мол, его не санкционировали, ничего не знаем.
Все, что я расскажу дальше, со слов Чедомира зафиксировано в памяти компьютера и документально оформлено.
Эта частная тюрьма располагается в подвале бывшего магазина «Сунце» («Солнце»). Тогда в ней находилось около тридцати человек, имена тех, кого запомнил, Чедомир нам назвал. Подвал небольшой, люди напиханы как сельди в бочке, на бетонном полу вода по щиколотку. Арестованных избивали по нескольку раз в день, просто так, без всякого «допроса» (допрашивать не о чем). Били ножками стульев по голове, по почкам, били так, что мясо отставало от костей, мочились в рот узникам, приговаривая, что это «божья роса». Любимая шутка палачей - приставить нож к горлу и, наблюдая за реакцией жертвы, под хохот пьяных дружков, объяснять: «Сейчас зарежу как барана, и никто не узнает...». По ночам 3 - 4-х узников уводили, говоря, что на работы, но никто не возвращался, а утром вталкивали других.
Но у Чедомира на свободе оставалась жена Эсма, мусульманка. Она подняла тревогу, начала хлопотать и через два месяца (в августе) Чедомира перевели в государственную тюрьму «Виктор Бубань», т. е. мы узнали о нем, - уточнил Дарко и продолжил, - в «государственной» тюрьме немного легче, хотя Чедомир ни сам не видел и ни от кого не слышал, чтобы ее хоть раз посетила комиссия Красного Креста, а ведь он пробыл там почти до октября. Юра, обрати внимание: нашу тюрьму «Кула» Красный Крест -французы, англичане - исправно посещают каждый месяц и пока ни одного нарекания. Ну ладно... Так вот, в «Бубани» порядки помягче, но и там любимая шутка палачей - нож к горлу, и там избивают людей чем попало (никто из персонала не пройдет мимо арестанта, чтобы его как-нибудь не стукнуть ногой или кулаком). Кроме того, в специальной камере администрация тюрьмы содержит 18 сербских девушек от 13 до 20 лет, которых использует как наложниц.
И все-таки теперь-то мы смогли ответить сыну, где отец и начать переговоры об обмене. Такие переговоры проходят на ничьей земле. Дело очень нервное, опасное, а тогда, осенью, страсти еще ой как кипели... И все-таки нам удалось обменять Чедомира, но его жену Эсму местные князьки соглашались отпустить за линию фронта лишь за 3000 марок (по таксе). У родственников Чедомира таких денег не было...
Ночью я повел отца на встречу с сыном (на позиции в Добринье тогда можно было пройти только ночью). Сцену, свидетелем которой оказался, я не забуду до конца жизни: в полуразрушенной комнате при свете фронтовой коптилки сын не узнал отца.
- Ты не мой отец, - говорил сын, поворачивая к огню стоящего перед ним седого как лунь, исхудавшего человека (Чедомир потерял в весе более 30 кг).
- Я твой отец, сынок! - отчаянно повторял Чедомир.
Сын принялся дотошно расспрашивать отца про дом, про мать, какие платья она носила, какие блюда готовила. Эта душераздирающая сцена продолжалась минут 15. Наконец сын поверил. И заплакал.
Врачи предупредили Чедомира - он должен на три месяца лечь в госпиталь для восстановления здоровья, иначе последствия пыток скажутся самым трагическим образом. Но Чедомир не послушал врачей и остался на позициях с сыном.
Теперь надо было выручать Эсму. После отказа заплатить, всякие переговоры с местными властями потеряли смысл. Сама Эсма к этому времени еле передвигалась - у нее отекли ноги. Она легла в городскую больницу, и, таким образом, исчезла из поля зрения властей в Добринье. В ее судьбе огромное участие приняли врачи-мусульмане. Они установили с нами контакты, и Эсму в конечном итоге удалось обменять. Так что мир не без добрых людей даже на той стороне. Эта война нужна только Изетбеговичу и его клике, а простые люди помогают друг другу.
И вот на позициях в Добрннье встретилась вся семья: отец, мать и сын. Я присутствовал при встрече, она была и радостной и трагичной одновременно. Мать осталась на позициях - убирала в солдатских комнатах, стирала, хлопотала на кухне. Непрочное военное счастье пришло в семью. Думаю, они были счастливы по-настоящему. Но недолго продолжалось это счастье... Предсказания врачей в отношении здоровья Чедомира стали, к несчастью, сбываться самым печальным образом. Через месяц его пришлось госпитализировать, но поздно...
Как-то одним ненастным днем по осенней распутице я спешил по делам Комиссии в Лукавицу. По дороге встретил похоронную процессию. Сердце оборвалось, когда узнал в колонне Эсму в черном и Зорана.
Вот так. А мать и сын, похоронив главу семьи, остались на 1-й линии. Они продолжают сражаться.
- Хочу еще раз подчеркнуть - история эта по нынешнему времени самая обычная, но от начала ей выпало заниматься мне. И теперь я чувствую, моя судьба оказалась в какой-то необъяснимой связи с судьбами этих людей, - так закончил Дарко Кртинич рассказ.
Февраль, 1993 г.