Нас с Бранко в этот трагический момент в доте не было - мы рядом, во дворе чистили пулемет - тяжелый, 12-мм американский «браунинг». Бранко кошкой метнулся в огонь и выволок подсумки с патронами. Дот пылал долго и дымно, горохом трещали в огне оставшиеся боеприпасы. К утру от гнезда сопротивления остались одни головешки. После завтрака пришли пятеро в синих халатах, в синих легких кепи, в рабочих рукавицах. Рабочий взвод - босняки, отказавшиеся воевать, русоголовые синеглазые мусульмане. Самому молодому лет 18, старшему немного за 30.
Работы хватает: очистить яму от пепла и головешек, углубить и расширить, выложить кирпичом амбразуры, настелить двойной накат из бревен и засыпать землей.
Я сижу, греюсь на солнышке и наблюдаю. Здесь чувствуется коллектив. Все слушаются плотного высокого бородатого босняка. Он не выпускает из рук лопату, распоряжается коротко, спокойно, одним, двумя словами, чаще жестом. Работают ребята ровно, привычно, толково. Не медленно и не быстро. Подгонять их некому, разве что Бране - пожилому гражданскому сербу, который в роте обеспечивает всю хозяйственную часть - дрова, воду, посуду, белье. Бране здесь единственный, так сказать, представитель «администрации». Однако он по профессии строитель, сам в гуще дела: то с ломом, то с киркой.
Работа спорится. Время от времени то один, то другой садится и закуривает, а работа не прекращается. Так продолжается часа два.
Из соседнего дота вылазит упитанный боец, садится на стул, закуривает и, щурясь на солнце, лениво наблюдает за строительством. Вот один из босняков присел...
- Что уселся, мать твою... - срывается со стула боец.
Босняк молча поднимается и берет лопату.
- Да он устал, - вступился один из работающих.
Это вывело бойца из себя:
- А тебя кто спрашивает, падаль! - он подскочил к заступнику и замахнулся. Но не ударил. Плюнул и ушел.
Несколько минут работа продолжается в тягостном молчании, но постепенно входит в обычный ритм.
Старший из босняков смотрит в мою сторону и произносит, ни к кому не обращаясь:
- Наш рабочий взвод дружный, мы работаем на совесть.
Понемногу взвод пополняется добровольцами: на помощь приходят пожилые, но умелые мужики из соседних домов. Работа кипит. К обеду яма расчищена и расширена. Взвод обедает с нами из общего котла и опять приступает к работе.
Появляется долговязый длинноволосый парень в черной шляпе. Это Йоко, боец нашей роты, у него месяц назад на Моймило погиб отец. Йоко под градусом. Он направляется к яме и кричит:
- А ну становись в одну шеренгу!
Рабочие-сербы, добровольцы из соседних домов, пытаются урезонить Йоко, да где там!:
- Быстрее, я сказал! - Йоко срывает с плеча автомат.
Босняки бросают работу и выстраиваются в неровную шеренгу.
- Вы уже должны начать накат, а вы только яму вырыли, - заявляет Йоко.
- Для наката еще надо бревна подготовить, - возражает старший босняк.
- Сколько надо - бревна подготовить?!
- Часа два.
Йоко передергивает затвор:
- Вот если через час бревна не будут готовы, тебя первого расстреляю, понял? Лично расстреляю. Лично тебя. И каждый час буду по одному расстреливать, пока не кончите. Р-разойдись! - Йоко уходит.
Босняки возобновляют работу в прежнем темпе, к бревнам никто не притрагивается.
Так они работают часов до пяти и расходятся по домам. Утром после завтрака все опять на месте, работа продолжается .
- А какие существуют наказания за плохую работу? - поинтересовался я у старшего.
Он пожал плечами:
- Нас не наказывали... В тюрьму, наверное, могут посадить. А в другом взводе один парень провинился, так весь взвод налысо остригли.
К концу второго дня на месте сгоревшего дота стоял новый - с тремя амбразурами, просторный и надежный.
17 апреля 1993 г.