Первое. Ратификация Россией этого договора означает отказ от правовой позиции, которую наша страна отстаивала несколько десятков лет. Ведь еще с 1970-х годов мы настаивали на разграничении экономических зон и шельфовых владений в Баренцевом море по границе полярных владений России. А по данному договору мы отступили от этой линии далеко на восток, «подарив» Норвегии порядка 60 тыс. кв. км морской акватории. То есть, это очередная уступка, очередное внешнеполитическое поражение России. Не удивительно, что подписание этого договора в сентябре прошлого года сразу спровоцировало резкую активизацию держав, которые имеют территориальные претензии к нашей стране. Достаточно посмотреть на поведение Японии в вопросе о так называемых «северных территориях».
Второе. Мы согласны с экспертами, которые указывают, что центральная и северная части разграничительной линии, указанной в договоре, вообще не имеют никакого правового обоснования. Ведь для определения этих участков разграничительной линии в качестве исходных точек использовалось, в том числе и побережье Шпицбергена. А согласно Парижскому договору 1920 года суверенитет Норвегии над Шпицбергеном весьма ограничен. Норвегия не может иметь вокруг Шпицбергена ни своей исключительной экономической зоны, ни шельфовых владений. Соответственно, большая часть предлагаемой в договоре разграничительной линии вообще никак не обоснована.
Третье. Ратификация этого договора означает, хотя и в завуалированной форме, отказ от прав, которые Россия имеет, как участник Парижского договора по Шпицбергену. А это даже более серьёзная утрата, чем потеря части спорного района. Ведь в данном случае речь идёт об акватории площадью около 240 тысяч квадратных километров, что в четыре раза больше площади наших потерь в спорном районе. Наши оппоненты утверждают, что мы этим договором не признаем права Норвегии на морское пространство вокруг Шпицбергена. Они говорят, что тут к востоку от разграничительной линии – это российская экономическая зона и шельф, а к западу – непонятно что. Но это, извините, нелепая казуистика. Речь ведь идёт не об односторонней декларации России о границах её морских пространств. Речь о договоре между Россией и Норвегией. И если в двустороннем договоре говорится о «разграничительной линии», то совершенно очевидно, что это линия между пространствами, на которые распространяются суверенные права именно этих двух договаривающихся сторон. И любой международный арбитраж поймёт это именно таким образом.
Четвёртое. При заключении договора мы отступили на восток от границ полярных владений России, которые не только закреплены нашим законодательством, но и нанесены практически на все иностранные географические и навигационные карты. Наши оппоненты утверждают, что данный договор никак не затрагивает российский полярный сектор, так как данный сектор касается только островов, а не морских пространств. Но это юридический нонсенс. Чтобы это понять, предлагаю представить следующую гипотетическую ситуацию. В результате тектонических процессов на уступленной акватории появился остров. Если, как говорят наши оппоненты, мы никак не затронули российский полярный сектор, то этот остров должен быть российским. Но вот какой парадокс: согласно договору о разграничении морских пространств, вокруг этого острова лежит норвежское морское пространство. Не надо думать, что речь идет о какой-то фантастической ситуации. Только в последние полтора века в мире в результате вулканической деятельности не раз появлялись новые острова – близ Сицилии, близ Исландии, в Индонезии, в Беринговом проливе. А на дне Баренцева моря, между прочим, имеются явные признаки вулканической активности.
Пятое. Анализируя данный договор, мы обязаны учитывать состояние нашей рыбной отрасли. А эта отрасль, как и многие другие отрасли нашего хозяйства, при капитализме оказалась в глубоком кризисе. Сегодня улов рыбы и морепродуктов более чем вдвое уступает показателям РСФСР. На российском рынке отечественная продукция постепенно вытесняется импортной. С 2000 года импорт рыбы и морепродуктов в Россию в долларовом выражении вырос в 13 раз. Но даже с учетом импорта потребление рыбы россиянами в сравнении с советским временем упало в полтора раза, что является одним из факторов неполноценного питания большинства россиян. Постройка рыболовных судов сократилась в десятки раз. В нашем флоте сегодня абсолютно преобладают старые отечественные суда либо тоже старые «бэушные» импортные. Другими словами, большинство наших рыбаков, рискуя жизнью, ходит на судах, которые по-хорошему, давно пора сдать в утиль. Это важнейшая причина того, что наш флот не может конкурировать с норвежцами в наиболее современных способах лова. А норвежские рыболовные правила как раз и отдают предпочтение таким способам. Таким образом, под флагом защиты природы наши рыбаки серьезно дискриминируются.
Можно ли было в таких кризисных условиях заключать договор, который угрожает интересам нашего рыболовства? Наш ответ – однозначно нельзя. Договор означает возможную потерю рыбопромыслового района, где сегодня добывается порядка 60% всего нашего улова в Баренцевом море. Это тяжелейший удар по нашей рыбной отрасли, которая и без того нелегко дышит. Это угроза потерять в будущем сотни тысяч рабочих мест на европейском Севере России.
За месяц до ратификации договора фракция КПРФ организовала в стенах парламента «круглый стол». Тогда меня поразило, что ни один представитель российского рыбацкого сообщества не высказался за договор. После этого прошли еще парламентские слушания по договору. И снова на этих слушаниях ни один представитель рыбацких организаций не высказался за ратификацию договора в существующем виде. Мнение этих людей, тружеников моря, на работе и жизни которых договор отразится самым непосредственным образом, казалось бы, должно было заставить задуматься даже «единороссов». Но «партия власти» проигнорировала мнение рыбаков.
Шестое. К сожалению, очевидно, что данный договор с российской стороны заключался, прежде всего, в интересах сырьевого лобби, которому не терпится начать разработку месторождений углеводородных ресурсов на шельфе Баренцева моря. При этом интересы рыбной отрасли были грубо отодвинуты в сторону. Между тем, ничто не мешало России на данном этапе договариваться с Норвегией только о разделе шельфовых месторождений углеводородных ресурсов, вообще не касаясь вопросов о границах исключительных экономических зон, то есть вопросов рыболовства. Так можно было и месторождения разделить и сохранить статус-кво в вопросах рыболовства. А этот статус-кво, безусловно, выгоден для нашего рыболовства, что и доказывает практика последних 35 лет.
Седьмое. Даже с точки зрения расширения российской добычи углеводородных ресурсов этот договор ущербен. Крупнейшим месторождением в Баренцевом море является свод Федынского. Если бы Россия продолжала отстаивать раздел шельфа по границе своих полярных владений, то всё это гигантское месторождение могло бы быть российским. Но мы соглашаемся с тем, что половина этого месторождения отходит Норвегии. Сторонники договора утешают нас тем, что в договоре закреплён принцип совместной разработки трансграничных месторождений. Но они предпочитают молчать о том, что договор фактически ставит крест на Штокмановском проекте. Ведь Штокман находится в таких сложнейших природных условиях, что России сегодня не освоить его без иностранной технической помощи. А вот свод Федынского лежит намного ближе к берегу, на меньших глубинах и в гораздо более щадящих ледовых условиях. После того, как Норвегия начнёт разработку свода Федынского, интерес норвежцев да и других потенциальных иностранных партнёров к Штокмановскому проекту упадёт до нуля. Конечно, «Газпром» получит свою часть прибыли от разработки Свода Федынского. Но вот вся береговая инфраструктура этого проекта, в отличие от Штокмана, неизбежно будет норвежской. А значит мурманчане не дождутся новых рабочих мест и развития своего региона. Вывод: это договор в интересах «Газпрома», но не в интересах России.
Восьмое. Нельзя забывать и о том, что заключение этого договора – это ещё один шаг в расширении НАТО. Норвегия – НАТОвская страна. Новый договор, подрывающий положения договора о Шпицбергене, будет способствовать ползучей милитаризации акватории вокруг этого архипелага. Кроме того, нельзя исключать прокладку на уступленных Норвегии морских пространствах кабелей с гидрофонами для слежения за подводными лодками. Напомню, что трасса прокладки кабеля на шельфе должна быть согласована с прибрежным государством. И это является фактором, ограничивающим создание таких разведывательных систем на российском арктическом шельфе. Расширение закрепленных за Норвегией морских пространств может серьезно увеличить возможности НАТО по слежению за подводным лодками нашего Северного флота. Что увеличит вероятность уничтожения наших подводных сил в случае войны.
В силу всего сказанного, фракция КПРФ голосовала против ратификации договора. Однако, зная о курсе думского большинства на продавливание ратификации, мы предлагали госдуме проект заявления с рядом пониманий положений договора со стороны России. Это заявление, в случае его принятия, могло хотя бы минимизировать вред от реализации договора для нашей страны. Но «единороссы» блокировали и это заявление.
Мы привыкли к тому, что Россия – самая большая страна мира. Эта привычка порождает у многих не слишком образованных государственных деятелей «синдром» управдома Ивана Васильевича Бунши: «Кемская волость! Да забирайте!». Но не надо забывать, что мы также самая холодная страна мира. Добыть любые ресурсы у нас, как правило, в разы дороже, чем в теплых странах. Наши пашни – сплошная зона рискованного земледелия. Почти все наши прибрежные моря замерзают и потому не слишком богаты биоресурсами.
Вывод очевиден: лишних «волостей» у нас нет. Торговать Родиной русским не к лицу.